Александр Успенский - На войне. В плену (сборник)

Хотелось плача умолять Всевышнего «помиловать его душу», успокоить его «в месте злачне, месте покойне, отнюду же отбеже болезнь и печаль и воздыхание»… Слова молитвы глубоко западали тогда в душу…

При пении «Со святыми упокой, Христе» все молящиеся пленные, как один, стали на колени. Кадильный дым с благоуханием ладана возносится к Алтарю…

Похороны назавтра. Тело покойного обряжено и в закрытом гробу выставлено в манеже… Опять цветы, венки от каждой группы пленных, по национальностям, только добавился еще венок от наших солдат (денщиков).

Пока не похоронили покойного, лагерь живет особенной жизнью; распорядок дня тот же, но мысли невольно сосредоточиваются около новой жертвы нашего пленения.

24 октября повторилась почти та же картина похорон, какую мы еще так недавно (11 октября) видели, когда хоронили лейтенанта Вилькинзона.

Так же, как и тогда, собрался на плацу весь наш лагерь; блестя своими касками, построился немецкий почетный караул и администрация лагеря, причем заместитель коменданта, Hauptmann, почему-то был верхом.

Обряд отпевания и погребения совершали наш священник с хором офицеров (управляемый В. В. Рябининым). Так же медленно и высоко колыхался гроб покойного, несомый офицерами и солдатами; на крышке его, взамен сабли, лежала артиллерийская фуражка; впереди несли венки русские, английские, французские и бельгийские офицеры.

Еще большая толпа местных жителей встретила погребальную процессию в местечке, когда она выступила из двойных заборов с колючей проволокой и ворот лагеря.

Трогательно было видеть в толпе двух молоденьких немецких «Fräulein», кружевными платочками утиравших слезы на своих хорошеньких личиках… Я тогда невольно задал себе вопрос: «Неужели это те самые немки, которые еще не так давно, при враждебной манифестации перед нашим лагерем, по нашему адресу потрясали своими кулачками?!»

Второй раз плачущая мольба ко Всевышнему «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!» неслась к Небу, и звуки этой мольбы, как эхо, далеко разносились по местечку Гнаденфрей.

Похоронили подпоручика Побыванца на кладбище рядом с английским лейтенантом Вилькинзоном, под сенью старых деревьев, еще более пожелтевших за эти две осенние недели… Когда опускали гроб в могилу, за оградой три раза разорвался залп немецкого почетного караула… «Вечная память» как заключительный аккорд отпевания также три раза звучит над могилой, а глухие звуки падающих в яму на гроб комьев земли и песку… довершают погребение: «Земля еси и в землю отъядеши»!

Так выросла вторая могила нашего лагеря на тихом Гнаденфрейском кладбище! Скоро покрылась она такой же белой мраморной доской, как и соседняя могила англичанина, а надпись на ней по-русски гласила:

Русский офицер

Подпоручик 63‑й артиллерийской бригады

Сергей Ильич Побыванец.

Родился 7 октября 1892 г. умер 22 октября 1916 г.

Мир праху твоему, дорогой товарищ!

Пленные офицеры лагеря Гнаденфрей.

Часть вторая

I. Новый комендант

Улучшенье жизни пленных офицеров. «Подписка». Сведения о геройских боевых действиях 27‑й дивизии и Уфимского полка. Роковая ошибка союзников. Полк доблестно сражается без знамени. По поводу возвращения немцам их знамени.

В начале 1917 года знаменитого коменданта лагеря Гнаденфрей майора фон Рихтгофена («скупой рыцарь») сменили. Наша жалоба на него за «зверинец» оказала на этот раз свое действие, быть может потому, что инцидент произошел в присутствии многих немецких офицеров.

Комендантом лагеря назначен полковник-лейтенант N., бывший комендант главной квартиры саксонского короля. По первым действиям и распоряжениям в лагере нового коменданта мы почувствовали в нем человека справедливого, а по обращению с нами, и джентльмена.

Пригласив к себе старшего в лагере и представителей от каждой национальной группы, он внимательно выслушал все жалобы и претензии, заявленные лагерем ранее и до сего времени не удовлетворенные.

Ввиду очень скверного питания, новый комендант разрешил офицерам взять продовольствие в свои руки, для чего был выбран нами хозяйственный комитет.

Комендант прекратил безобразное «потрошение» наших посылок. Разрешил пленным устройство в лагере лекций, спектаклей и концертов (конечно, без посторонней публики), самостоятельные прогулки группами и в одиночку с утра до вечера, но с соблюдением правил, взаимно выработанных к тому времени в России и Германии. Посетившая нас сестра милосердия г-жа Оржевская сообщила нам разрешение Государя Императора давать следующую «подписку» немецким властям:

1. Пленный офицер дает честное слово во время прогулки не убегать.

2. Пленный офицер обещает не сноситься с местными жителями.

«Подписка» эта находилась на руках пленного офицера, и на время прогулки отдавалась комендатуре.

Иногда на первых прогулках с штаб-офицерами выходил гулять сам новый комендант: это было выражение его дружеских чувств к нам. На прогулках у нас велась с ним приятельская беседа. Он хорошо говорил по-русски. Рассказал нам, что у него были прекрасные отношения с русскими офицерами еще с Японской войны, когда он был военным атташе при русской главной квартире на Дальнем Востоке. Он с удовольствием вспоминал эту дружбу и очень сожалел, что столетний мир между германским и русским народами нарушен теперь этой ужасной войной, а мы напомнили ему об историческом завещании Фридриха Великого и Бисмарка: «Германии не воевать с Россией»… Он не скрывал своего пессимизма на результаты войны, несмотря на то, что в это время Германия была в ореоле своего завоевательного величия, потому что также, как и мы, наш симпатичный комендант видел на прогулках в деревнях и на полях полное отсутствие мужчин, истощенные голодом лица женщин, детей и дряхлых стариков… Он лучше нас знал, какая зеленая молодежь гибнет тысячами на фронте и как переполнены изуродованными инвалидами все немецкие госпиталя!..

Однажды на прогулке, в какой-то праздничный день, комендант предложил нам зайти в загородный ресторан, расположенный (по дороге, где мы шли) в живописном уютном саду. Стояла особенно красивая в Силезии, по разнообразию красок, осень. Солнце очень ласково грело. Ресторанчик оказался совершенно пустым. На столе буфета стояли только разные вина, пиво и «шнапс», а закусок не было; не было даже и хлеба. Мы сели за столики и попросили нам дать, кто пива, кто вина, но то и другое оказалось низкопробным, а один из наших офицеров, не раз бывавший в этом краю до войны, рассказал нам, что в мирное время такие ресторанчики даже в будни бывали переполнены публикой и славились своими вкусными закусками и вином. Все-таки вино, которое мы здесь выпили, было лучшего качества и дешевле, чем то уксусное «вино», которое продавали у нас в лагере, что не мешало пленным офицерам выпивать его очень много, чтобы хоть на час какой поднять свое мрачное настроение…

Непередаваемою радостью для меня и для всех нас, уфимцев, было в это время получение писем с фронта от бывшего младшего офицера моей роты штабс-капитана Бадзена и других офицеров нашей 27‑й дивизии.

Из этих писем мы постепенно узнавали, что 27‑я пехотная дивизия после катастрофы 20‑го корпуса наново переформировалась в Вильно во главе с совершенно уцелевшим 107‑м пехотным Троицким полком, оставшимся при отходе из Восточной Пруссии в своем 3‑м армейском корпусе и с теми группами полков дивизии, которым удалось пробиться в боях 6–8 февраля 1915 года.

Сформировался наново и наш 106‑й пехотный Уфимский полк. Командиром полка назначен лейб-гвардии Семеновского полка полковник Зыков. Командирами батальонов были: 1‑го – полковник Симоненко, которого мы считали погибшим в бою у Носсавен 30 января 1915 г., но оказалось, что он тогда с кучкой солдат вырвался из немецкого окружения; 2‑го батальона – капитан Корибский, бывший во время боев 20‑го корпуса в командировке; 3‑го – капитан Гарныш и 4‑го – капитан Абкович, тоже прибывший в полк из командировки. Начальник хозяйственной части оставался тот же – полковник Войцеховский. Из прежних офицеров в полку пребывали: штабс-капитан Бадзен (выздоровевший после ранения) – начальник учебной команды; капитан Приходько – командир нестроевой роты, поручик Шеин и поручик Левшановский – оба впоследствии за отличие в боях получившие золотое оружие и произведенные в подполковники. Из новых офицеров, попавших в полк для укомплектования полка, были отличившиеся в боях полка: капитан Покровский – впоследствии георгиевский кавалер, штабс-капитан Вико – впоследствии тоже георгиевский кавалер, поручик Кияшкин – впоследствии подполковник, штабс-капитан Джакели, поручики Лаце, Зуйков, Машков и др. Между прочим, вернулся в полк бежавший из плена знаменщик полка подпрапорщик 8‑й роты Ометов, за отличие в боях произведенный в прапорщики и затем в подпоручики.